доктор политических наук,
профессор философского
факультета МГУ
ПРАВОСЛАВНАЯ ЭТИКА
И ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ АРХЕТИП РУССКОЙ ВЛАСТИ
Вопрос о религиозных и социокультурных основах политической власти в России позволяет по-новому увидеть многие актуальные проблемы нашей российской жизни: о подлинных истоках взаимодействия гражданского общества и государства, о путях достижения примирения и согласия, о принципах политической стабильности. В основе всех институтов цивилизации так или иначе лежат принципы той религиозной этики, которая на протяжении столетий формировала архетипы и коды культуры. В России такой религиозной этикой должна была стать и во многом стала этика Православия. Известно, что формирование православной цивилизации в нашей стране было прервано в начале ХХ века большевиками, и только спустя столетие, в начале XXI века, мы снова задаем себе эти сакраментальные вопросы: какой тип цивилизации и какой тип политической власти формирует православная этика? В чем своеобразие православной морали и какие практические импульсы в сфере политики и властных отношений она формирует?
Любая общественная мораль, религиозная и сугубо светская, состоит в оценке человеческого поведения, в запрещении или поощрении определенных человеческих поступков, поэтому принято говорить о моральных законах и нормах. Античная философия понимала мораль как естественное право: поэтому на практике правила вежливости, приличия (конвенциальные нормы) и нормы морали существенно не различались. Десять заповедей Ветхого Завета являют собой образец классического морального закона: все нормы здесь определяют, формируют человеческое поведение - "не убий", "не прелюбодействуй", "не укради", "не лжесвидетельствуй", "не сотвори себе кумира", "соблюдай день субботний", не произноси имя Бога всуе", "чти отца и матерь своих", "не имей иных богов", "не пожелай дома и жены твоего ближнего".
Принципиально иной характер имеет христианская мораль. Здесь уже не нормы поведения становятся объектом внимания, а внутренний строй человеческой души: она направлена не на действия людей, а на их бытие. Цель христианской морали - в совершенствовании самого существа человека, его духовного состояния: "быть совершенным, как Отец небесный" - вот главная заповедь христианства. Если поступки человека видимы всем и должны быть одинаковы для всех, то состояние человеческого духа открыто лишь Богу и самому человеку, это состояние индивидуально. Этика христианства - это религиозная этика личности, она сокровенна и незримама. Здесь каждый должен индивидуально развивать нравственный "талант", ему лично вверенный Богом.
Христианская этика придает огромное значение нравственной активности человека в мире, но западное и восточное христианство по-разному интерпретируют основные задачи и существо христианской политики. Именно поэтому они создают разные практические импульсы к действию человека в хозяйственной, социальной и политической сферах, формируя различные типы цивилизаций и различные модели политической власти. Как отмечает А.В.Карташев, "слово Божие" звучало и звучит не только на еврейском и греческом, но и на латинском, и германском, и славянском, и на всех языках мира, калейдоскопически преломляя в них и в душах разных культур тайны Откровения.
Ключевым здесь является вопрос о различии этики индивидуализма и этики коллективизма в процессе нравственного и политического преобразования мира. Дело в том, что российское политическое сознание до сих пор не преодолело опасную иллюзию, согласно которой западная экономикоцентристская модель гражданского общества и либерального государства, построенная на началах индивидуализма и обмена, является эталоном, до которого России еще предстоит "дотянуться". Между тем, православная этика коллективизма способна сформировать принципиально другой тип гражданского общества и политической власти - этикоцентристскую модель - которая обладает более высоким социально-политическим потенциалом. Современные политики забывают о том, что русская история убедительно доказала преимущества этой модели в переломные моменты истории: именно россияне спасли Европу от татаро-монгольского ига, от нашествия Наполеона, от фашизма. История не знает случайностей - история проявляет закономерности.
Напомним, что в христианском понимании существуют два основных пути совершенствования мира: путь сущностно-нравственного внесения добра в самые человеческие души, совершенствование самого человека, и путь воздействия извне на порядок жизни, на действующие в ней нормы и отношения. Христианская политика в широком смысле слова включает оба эти пути, что признается всеми христианскими религиями. Главный вопрос в том, какое направление совершенствования мира признается определяющим, как расставляются акценты в выборе приоритетов.
Нравственная активность человека в мире с точки зрения западного человека - это прежде всего внешнее совершенствование порядка жизни, действующих норм и отношений, то есть совершенствование технически-организационное и социально-политическое. Со времен Просвещения на Западе сформировалась идеология Прогресса, уповающая на внешние гарантии восходяще-прогрессивного общественного развития: на совершенствование правовых норм (правовое государство) и на совершенствование техники (научно-техническое развитие).
Известно, что гражданское общество и политическое государство на Западе основаны на этике индивидуализма - этике автономных индивидов, связанных отношениями обмена. Система нравственных ценностей здесь центрирована вокруг автономной личности, не связанной определенно с какими-то социальными структурами. Как отмечал М.Вебер, такой порядок не может не сопровождаться "ощущением неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида". В своих нравственных исканиях человек эпохи Реформации обречен одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе.
Нравственный идеал христианского Запада выражен в классической формуле И.Канта: "Категорический императив, который вообще выражает лишь то, что есть обязательность, гласит: поступай согласно такой максиме, которая в то же время может иметь силу всеобщего закона!". Для западного человека мораль есть результат и основание человеческой свободы, которая свидетельствует о наличии разума. Либеральная парадигма социального действия не интересуется эмоциально-нравственным контекстом человеческих поступков, более того, она этот контекст отвергает.
Известный парадокс этики Канта состоит в том, что если человек помогает ближнему, предварительно любя его, то он поступает безнравственно. Нравственным является только такое действие, которое изначально не обременено эмоционально-психологической пристрастностью, даже если таковой является любовь. Именно поэтому помощь ближнему здесь предполагается в контексте ожиданий разумного эгоизма, то есть прежде всего как помощь материальная (именно такой и является гуманитарная помощь западных стран).
Идеал гражданского общества на Западе - это "царство лиц как целей". Как справедливо подчеркивает П.И.Новгородцев, в таком обществе из количественного повторения однородных нравственных притязаний не возникает качественно новое социальное взаимодействие. "Царство лиц как целей" ничего не говорит о бесконечном проявлении индивидуальных различий, о высшем синтезе, господствующем над ним, о необходимости солидарности из разрозненных человеческих стремлений. Общество здесь - это та же личность, взятая в своей внутренней обособленности и много раз повторенная в своем самодавлеющем и безусловном значении. Известное замечание М.Вебера о "патетической бесчеловечности" наиболее ярко характеризуют холодное царство "лиц как целей".
В сфере политики западная цивилизация стремилась построить и во многом построила юридическое царство "безликого закона". Не следует преуменьшать значение благотворного действия справедливых законов и общих порядков человеческой жизни: нравственная воля должна стремиться совершенствовать общественную жизнь через законодательство. И такое направление христианской политики - через принудительное совершенствоание общих порядков жизни в духе христианской правды - необходимо и благотворно.
Но не следует забывать и о том, что непосредственные законодательные меры политической власти против любых человеческих пороков - эгоизма, жестокости, зла и насилия - это меры принуждения. Они пытаются обуздать человеческую волю извне, насильственно принудить ее к нравственным поступкам. При этом вредные, безнравственные побуждения людей не искореняются, не исчезают, а только загоняются внутрь, сдерживаются человеком. Внешнее принуждение политической власти имеет некие имманентные пределы своей эффективности, и эти пределы по сути являются тем самым пределами всякого автоматического государственно-правового совершенствования жизни.
Стремление политической власти регулировать всю общественную жизнь с помощью принуждения, пусть даже правового, приводит не только к моральному рабству, но и к неизбежному бунту злых сил, которые ищут все новые и новые изощренные пути для своего проявления. Поэтому неизбежной спутницей конституционной демократии становится разветвленная сеть мафии, наркомании, проституции, высокая преступность. ХХ век показал, что западная цивилизация сегодня не может уже уповать на юридический фетишизм: надеяться, что законы сами по себе станут принуждать граждан к законопослушному поведению. С тех пор, когда вера сменилась равнодушием и безверием, резко уменьшилась готовность граждан следовать правовым нормам.
Здесь то и открылась подлинная тайна законопослушия и подчинения политической власти: оказывается, что оно обеспечивается не буквой закона как такового, а христианской интенцией, побуждающей следовать нормам морали. Когда же интенция иссякает, закон все чаще оказывается мертвой буквой, не способной к эффективному социальному побуждению. Об этом хорошо сказал Г.Гегель:" в основе права и нравственности лежит человеческая воля...".
Другой иллюзией западного мира, с которой человеку ХХ века пришлось расстаться, стала вера в научно-технический прогресс. Когда наука и техника в ХХ веке предоставили в руки человека невиданное прежде, почти сверхъестественное могущество, оказалось, что тем самым они поставили человечество ... на край гибели. Миру со всей очевидностью открылась простая истина - научно-технический прогресс может служить подлинному улучшению условий человеческой жизни только в сочетании с доброй нравственной волей.
Человечество сегодня окончательно убедилось в том, что внешние формы совершенствования мира являются благотворными лишь в той мере в какой им сопутствует доброкачественная духовная мотивация христианского типа. Как только эта мотивация начинает иссякать, а вера сменяется равнодушием, правовые и технологические практики сразу же оборачиваются не столько добром, сколько злом, обнаруживают свой разрушительный потенциал. Современный мир увидел проблему практического морального разума в том, чтобы заново подвести под эти практики надежный духовный фундамент, вернуть их в лоно морально-христианской перспективы.
И здесь мы должны обратиться к этике православия и задуматься - быть может, именно ей дано сформировать в современном российском обществе новый тип социально-политических отношений - особую модель гражданского общества и политической власти, способную более эффективно решать современные проблемы общественного развития?
Известно, что православная этика ориентируется не на индивидуальную, а на соборную природу человеческого сознания. Являясь органически неразрывным единством "я" и "ты", соборное сознание вырастает из первичного единства "мы". Человек здесь непрерывно осознает, что он связан с обществом множеством нитей, связью духовной и нравственной. Соборность предстает особым духовным капиталом, питающим и обогащающим жизнь всех членов общества. Размышляя над особенностями русского национального сознания, Н.О.Лосский заметил: "К числу особенно ценных свойств русского народа принадлежит чуткое восприятие чужих душевных состояний... Глубокое проникновение в тайники душевной жизни особенно выразилось в творчестве таких гениальных художников, как Л.Толстой и Ф.Достоевский".
Яркая характерная особенность русского психологического склада - соборное, кафолическое сознание - нашло отражение в особом идеале гражданского общества. Если на латинском Западе гражданское общество основано на этике индивидуализма - этике автономных индивидов, связанных холодными отношениями обмена, то восточно-православная модель ориентируется на этику коллективизма - этику индивидов, объединенных коллектитвными нравственными ценностями. Если на Западе система нравственных ценностей центрирована вокруг автономной личности, не связанной определенно с какими-то социальными структурами, то на православном Востоке система нравственных ценностей изначально ориентирована на общественный идеал.
Именно ориентация на общественный идеал наиболее прочно связывает здесь гражданское общество и политическую власть. Поэтому национальная идея в России всегда была фундаментом политической власти: если по каким-то причинам этот фундамент разрушался и исчезал - власть "повисала в воздухе", начиналось "смутное время". Формула политической стабильности и единства российского общества на всех этапах политической истории вырастала из национальной идеи, которая (по большому историческому счету) имеет не политические, а религиозные корни. Это - максимы православной этики, переплавленные в горниле политической истории.
Даже в период господства атеистического марксистского мировоззрения в России, коммунизм как общественный идеал содержал в превращенной форме основные постулаты религиозной этики, которые воплотились в так называемом "моральном кодексе строителя коммунизма". Политическая консолидация советского общества - верхов и низов - достигалась не столько тоталитарным принуждением репрессивного аппарата, сколько господством единого общественного идеала, на верность которому присягали все слои общества. И пока народ верил, что политическая власть служит этому идеалу - стабильности советского общества завидовали все демократические режимы так называемого "свободного мира".
Причина краха либеральной идеологии в России с самого начала заключалась в глубоком социокультурном противоречии либеральной "морали успеха" с ее высокомерным презрением к "нищим духом" с принципами православной этики. Либеральная интеллигенция так и не смогла сформулировать свой вариант русской национальной идеи, хотя политическая власть и давала заказ на такую идею в период кризиса ельцинского режима. Сколько бы не проводилось так называемых "форумов гражданского общества", раскол между либеральной политической властью и "молчаливым большинством" никакими манипуляциями политических технологов не может быть преодолен, поскольку это раскол цивилизационный. Для достижения политической стабильности и консолидации общества у политической власти есть только один путь - путь возвращения к национальным истокам.
Алгоритм российской политической стабильности выверен нашей политической историей: православная этика - гражданское общество - национальная идея - политическая власть. Этот алгоритм хорошо знал уже знаменитый старец Филофей, мудрые слова которого, обращенные к царю Ивану Грозному, дошли до нас через столетия: "Православное царство твое иным не останется".
На православном Востоке человек ощущает свою принадлежность к коллективной судьбе, в своих нравственных исканиях он связан с другими людьми тысячами прочных невидимых нитей. Если западная либеральная парадигма социального действия не интересуется психологическим контекстом человеческих поступков, ориентируясь на создание холодного царства "безликого закона", то восточно-православная этикоцентристская модель социального действия, напротив, особый акцент делает на проявлении духа милосердия, солидарности и сострадательности, ориентируясь на создание более гуманного "общества взаимопомощи".
Ничто так не раскалывает политическую власть и гражданское общество в России как проповедь холодного прагматизма и бездушного рационализма: народ не верит власти, не разделяющей пафоса общественного служения и морального воодушевления.
В конфликте личности с моральными ценностями православная этика последовательно берет сторону личности. Известную христианскую максиму "не человек для субботы, а суббота для человека", православие интерпретирует более гуманно, чем протестантизм и католичество. Лютер, например, так трактует догмат о спасении единой верой (solo fides): грешник, по праву обреченный на осуждение, получает перед судом Божьим прощение, как бы "амнистию", в силу акта веры заслуживая распространения на него искупляющей силы подвига Христова. Именно в этом положении протестантской этики - глубокие корни приверженности западного сознания "царству безликого закона".
Здесь перед нами юридическое представление о Боге как о грозном судье, выражающем карающую справедливость, и о человеке как трепещущем преступнике. Все это кажется православному сознанию совершенно неадекватным несказанной простоте духовной свободы и радости христианской правды. С.Франк справедливо отмечает, что в этом положении протестантская доктрина носит печать "рабского, унизительного и потому противохристианского понимания между человеком и Богом".
С точки зрения православной этики спасение, обретаемое через веру, не есть амнистия на судебном процессе, - оно имеет прямое исцеление и очищение души. Богу достаточно простой тяги человеческой души к нему, чтобы спасти ее; если человек влечется к Богу, то он для Бога уже не грешник, а больной, ищущий исцеления, и потому получающий его; а вне этой тяги к Богу , Бог просто не может исцелить человека, как врач не может исцелить больного , который не отдается в его руки. В этом смысле "на небесах больше радости об одном кающемся грешнике, чем о 99 праведниках".
Последовательно утверждая гуманистическое убеждение, что Бог - верховная инстанция бытия, имеет в конечном счете только один интерес - конкретную человеческую нужду , и одну только заботу - помочь человеку, православная этика ставит моральные категории и общественные законы на подчиненное место средств, а не целей. В обществе поэтому должен царствовать не безликий закон, а сам человек, не этика безликой законности, а этика человеческой взаимопомощи. При этом помощь ближнему понимается здесь прежде всего как духовная поддержка, и только потом уже как материальная помощь. Основной метод православной этики, говоря словами А.В.Карташева, это "духовное, интимное воздействие на верующие сердца".
Именно поэтому политическая власть в России сильна не опорой на текст безликого закона, а опорой на духовную поддержку "молчаливого большинства". Русская власть стоит крепко и прочно, пока народ верит в искренность слов политических лидеров, пока есть духовная поддержка народа, но эта власть разрушается в одночасье как карточный домик, если вера исчезает и развеивается как дым.
Любовь к ближнему православная этика интерпретирует не в духе сильного, помогающего слабому, а в духе равно бессильного, грешного, сострадающего ближнему. На первом месте здесь стоит добродетель смирения: сочувственное разделение вместе со страдающим братом несомого им креста долготерпения. Из православной этики не могла возникнуть деятельная гуманитарная форма филантропии (как она возникла на Западе из этики протестантизма), но могла возникнуть и возникла гуманная этика взаимопомощи. Именно она спасала Россию в лихие годины гражданских и отечественных войн, именно благодаря ей русский народ в роковые моменты своей истории демонстрировал "чудеса коллективного героизма", недоступные сознанию благополучного западного индивидуалиста.
Соборное сознание, проникнутое этикой взаимопомощи, способно сформировать у личности яркое осознание своей социокультурной идентичности, своей нераздельной принадлежности к обществу. Если этика индивидуализма воспитывает восприятие общества в качестве "царства лиц как целей", обращая основное внимание на отдельного человека, то соборное сознание делает акцент на общественном сознании как истинном "мы", воспринимая его конкретно - индивидуально, как саму личность, как "я" и "ты".
Хорошо известно, что любовь есть не абстрактное отношение, а сама жизнь: поэтому нельзя абстрактно любить "свой народ" или "человека вообще". Соборное целое для каждого члена общества становится конкретно-индивидуальным, и именно поэтому человек в таком обществе способен испытывать подлинно эмоциональное отношение к своему народу, к национальной идее. Поэтому гражданское общество, основанное на этике коллективизма всегда более сильно мотивировано, чем общество "разумных эгоистов".
Сознание русского человека обращено "к миру": вбирая в себя полноту чужих индивидуальностей, человек через кафолическое преображение выходит из круга самозамкнутой индивидуальности, воспринимает и выражает в своем сознании жизнь всего общества. Нравственный закон при этом понимается уже не только как норма личного поведения, но и как основа общей нравственной жизни, связывающей всех воедино общей целью - стремлением к идеалу. При этом автономный закон личной воли сам собою переходит в нравственную норму общения, а эта последняя становится основой личной жизни , - тем узлом в котором сходятся индивидуальные различия.
Сознание православной личности в ее общественном проявлении неизменно объединяет два начала: право на равенство и свободу, и обязанность "солидарности и единства "с другими людьми. Другими словами, из понятия личности в ее общественном проявлении вытекают не только ее притязания, но и ее обязанности. При этом общественные обязательства для личности диктуются не государством, а ее собственным нравственным законом, присущим ей стремлением к нравственной норме. Можно согласиться с П.И.Новгородцевым: идеал гражданского общества здесь - "всеобщее объединение на началах равенства и свободы". При этом идеальный смысл общения не исчерпывается принципами формального права, обеспечивающими каждому свое, более полно он выражается в требовании высшего нравственного закона, объединяющего людей духом солидарности и любви.
Русскому сознанию совершенно чуждо индивидуалистическо-моралистическое понимание этики: когда речь идет о нравственных исканиях русского человека, имеются в виду не те ценности, которые приносят личное спасение , а те идеалы, которые лежат в основе всей общественной жизни, ее нравственных основ. Знаток русской души Ф.Достоевский выразил эту истину в остроумном анекдоте: русский офицер, прислушиваясь к атеистической проповеди о смысле жизни, спрашивает в состоянии глубочайшего внутреннего сомнения: "Если Бога нет, как я могу оставаться майором?".
Нравственные поиски в глазах русского человека обретают свою ценность лишь благодаря своему отношению к абсолютному, к всеобщему, к общественному идеалу. Как подчеркивает С.Франк, "едва ли можно назвать хотя бы одного национального русского мыслителя, который не выступал одновременно в качестве морального проповедника или социал-реформатора, иначе говоря, в некотором смысле не стремился бы улучшить мир или возвести идеал".
Поэтому авторитет политических лидеров и института власти в России во многом зависит от высоты тех моральных ценностей и принципов, которые эти властные структуры разделяют и проповедуют. Отказываясь от дискурса об общественном идеале, власть тем самым сама себя "принижает", отдавая эту ценностную нишу на откуп оппозиции, раскалывая общественное сознание.
Именно национальная идея как символ собирания и восстановления народной силы и государственного единства дает русскому народу осознание общей связи, вне которой нет будущего для нации и страны. У В.О. Ключевского есть поразительно точный анализ Смутного времени, удивительно созвучный диагнозу нашему времени: "В конце 1611 года Московское государство представляло зрелище полного видимого разрушения... Государство преображалось в какую-то бесформенную, мятущуюся федерацию. Но с конца 1611 г., когда изнемогли политические силы, начинают пробуждаться силы религиозные и национальные, которые пошли на выучку гибнувшей земли".
В.О.Ключевский высказывает здесь очень важную мысль: российское государство возрождается и крепнет только тогда, когда тяжкие бедствия заставляют разрозненные политические силы забыть о своих особых интересах и объединиться во имя национальной идеи, единой коллективной судьбы. К сожалению, Россия всегда покупала свое национальное самосознание великими жертвами и невыразимыми страданиями. Поэтому прав П.И.Новгородцев: "Нужно, чтобы все поняли, что не механические какие-либо выборы и не какие-либо внешние формы власти выведут наш народ из величайшей бездны его падения, а лишь новый поворот общественного сознания". И такой поворот в Росси возможен только на основе возрождения великих принципов православной этики, в основе которой лежит идея служения Богу, Отечеству и государству.
Православная этика формирует гражданское общество не через индивидуальные, а через коллективные формы активности, и современная когнитивистская психология доказала, что коллективные формы дают более сильные и устойчивые формы социально-политических мотиваций. Страны Азиатско-Тихоокеанского региона на практике продемонстрировали всему миру эффективность национальных моделей "адаптирующегося коллективизма" в современных условиях. Пора и российским политикам вспомнить о национальном кафолическом, соборном сознании народа - именно в нем залог высоких политических мотиваций растерянных и униженных современных россиян.
Путь государственного строительства в России никогда не был путем чисто внешних политических изменений, механического реформирования форм и методов политического устройства. В православной этике особое значение имеют слова Христа: "Царство Мое не от мира сего". Это означает, что сущностное совершенствование мира возможно только с помощью сверхмирных сил: силы "Царства не от мира" должны проникнуть в мир и исцелить его. Эти силы идут из глубины преображенной человеческой души.
С высоты идеалов православной этики, как подчеркивает C.Франк, "основной, царственный путь подлинно христианского совершенствования жизни" - это путь совершенствования общественных отношений через нравственное воспитание личности, путь "изнутри наружу", от личной жизни - к жизни общественной. Это принципиально отличается от западной модели совершенствования общественных отношений, направленной на первоочередное совершенствование внешних условий жизни.
Вопреки широко распространенной сегодня западной теории модернизации, которая утверждает, что к максимальной политической эффективности приводят радикальные социально-политические реформы, православно-христианская этика видит в этом "основную ересь Нового времени", подчеркивает поверхностность и ложность этой установки общественного сознания. Наилучшие замыслы политических реформаторов остаются бесплодными или ведут к противоположным результатам в тех случаях, когда не имеют опоры в человеческом материале, в душах людей, в их сознании.
С.Франк сформулировал это положение в виде социального закона: "уровень общественного порядка стоит в функциональной зависимости от нравственного уровня людей, его составляющих". Политической власти в России пора задуматься о возрождении духовности в нашем обществе: когда по совету либеральных экспертов урезаются субсидии на культуру и образование, тем самым урезаются цивилизационные основы политической стабильности в обществе. Молодежь, отлученная от высокого искусства, обращается к "чернухе и порнухе", деградирует нравственно, и если этот процесс не остановить, через несколько десятилетий "варваризации" мы получим неуправляемое, нравственно глухое общество, обращаться к которому с высоких политических трибун будет бесполезно - оно разучится слушать и понимать цивилизованную речь.
Юристам и законодателям известно, что степень мягкости или, напротив, суровости уголовных законов, пределы свободы печати, возможности самоуправления, предоставляемые гражданам, всецело зависят от нравственного состояния людей в данном конкретном обществе. Политики же склонны забывать, что сооответствующее соотношение имеет силу и для процессов политической модернизации. Государственные инвестиции в национальную культуру, искусство и науку - самые прочные политические инвестиции, поскольку они обеспечивают политической власти подлинную поддержку народа, которую ни каким политтехнологам не разрушить.
В этой связи полезно вспомнить о деятельности первохристианской церкви, которая вообще не ставила вопрос об изменении политической жизни и политических институтов, в том числе и такого противохристианского института как рабство. Она обращала внимание только на культуру общества: учила смиренно переносить социальное зло, но в отношения между людьми вносить дух братской взаимопомощи, любви к ближнему, уважения к достоинству каждой личности, как образу и подобию Божию. Об этом свидетельствуют послания апостола Павла ( I Кор., 7,20-24, Ефес., 6, 1-9, Колосс., 3, 12-25 и др.), известное послание к Филимону и другие памятники раннего христианства.
Исторические свидетельства говорят о том, что именно этот путь "изнутри наружу", от личной жизни к общественной, привел к тому, что рабство как институт не только смягчилось, но стало само собой отмирать до того, как законодательно его отменили "сверху". Аналогичный процесс происходил в России в период подготовки и отмены крепостного права: задолго до 1861 г., когда оно было юридически отменено, многие дворяне по собственной воле, движимые чувством христианского сострадания, отпустили на волю своих крепостных крестьян.
Функциональное совершенствование общественной жизни через политические реформы никогда не станет ее подлинным нравственным совершенствованием в смысле уничтожения общественного зла и внесения добра в мир. Православная этика предполагает, что политическое устройство наиболее нравственно и плодотворно там, где отсутствует политический и социальный фанатизм - стремление только мерами внешнего порядка урегулировать общественные отношения. От этого функционального совершенствования принципиально отличается совершенствование нравственное, духовное - путь коллективного самовоспитания людей.
Можно согласиться с А.В.Карташевым, который подчеркивает, что восточно-православный путь нравственной активности человека в мире - это путь "оцерквления мирян", в то время как латинский Запад идет по пути "обмирщения духовенства". Это предполагает, что церковь благословляет меч земной культуры в руках государства, но берет и культуру, и государство (как сферу греха) под свою опеку. Но осуществляет эту опеку не через внешнее давление, не в форме внешней власти и принуждения, а изнутри, через пастырское воздействие на совесть своих духовных детей, в путях духовной свободы.
Социальная философия давно открыла и объяснила глубинную связь общественных отношений с личными отношениями между людьми. Такая связь осуществляется через сферу общественных нравов и быта. Известно, что между социальными законами, регулирующими в государстве отношения между бедными и имущими и сферой непосредственно - личных отношений между ними, лежит сфера традиций общественной благотворительности, сострадательности, обычаев гостеприимства. Здесь действуют добровольные коллективные сообщества, церковные и светские благотворительные организации (наиболее известной среди них является общество Красного Креста ). В этой промежуточная сфере и происходит коллективное нравственное самовоспитание человечества, осуществляются коллективные усилия "христианизации жизни", - путь приводящий к максимально эффективным и прочным результатам.
Православная община с этой точки зрения - наиболее гармоничное и плодотворное социальное устройство, роль которого современная политическая власть вообще пока не учитывает. А ведь именно здесь, в небольшом сообществе людей общественный порядок в наибольшей мере носит характер личных отношений и потому определяется внутренними нравственными силами людей, тогда как в более крупных объединениях ( и особенно в государстве) социальный порядок опирается на бездушное принуждение, на холодный бюрократизм. Поэтому соседские отношения, различные социальные союзы, местные общины - это и есть те основные каналы через которые в политическую жизнь может войти животворящий дух личных нравственных отношений, совершенствуя политические институты и законодательные нормы политической власти.
В истории русской православной церкви существует прославленная и канонически освященная форма церковных братств - братских союзов мирян, объединенных по профессиональному признаку. Без клерикализма церковь может проявлять общественную активность только через верующие коллективы мирян. В юго-западной русской церкви церковные братства спасли и укрепили православие в ХVI-XVII вв., когда сама церковная иерархия испытывала кризис. А.В.Карташев подчеркивает, что при отсутствии гонений на религию братства в России могут расцвести пышным цветом.
Православие высоко смотрит на звание мирян в церкви. Именно миряне должны христианизировать светскую культуру, "оцерковлять мир": на то им и дано это высокое звание мирян - граждан мира и, одновременно, граждан церкви. Речь идет об участии православно мыслящих ученых, писателей, художников, композиторов и других деятелей науки и культуры в идейном и просветительском творчестве страны. Напомним, что такую деятельность развивают и другие христианские церкви: например, во Франции существует Союз католических писателей, Союз католических журналистов).
Современная политическая социология выстрадала истину, которую в начале века как гениальную догадку высказал П.И.Новгородцев, а потом доказал М.Вебер: демократия, как и всякая другая форма государства, сильна только тогда, когда над ней стоит справедливость, когда народ не забыл, что в мире есть Высшая Воля, перед которой народная воля должна преклониться. Будущее демократии, как и всякой другой формы, зависит от будущности религии.
В современной России будущее демократии во многом
зависит от будущности Православия, от возрождения христианской
духовности, высоких эталонов культуры и искусства. Нам предстоит заново
открыть национальные корни наших политических институтов, принципов и
норм. Перед новым эшелоном политической элиты стоит сложная задача
осознания социокультурной идентичности современных форм политической
власти: должен, наконец, образоваться крепкий духовный стержень
общественной жизни, на котором будет держаться гражданское общество и
строиться политическое государство.