Закат
североатлантической
цивилизации?*
Игорь Николаевич Андушкевич
экономист, историк, политолог
Буэнос-Айрес (Аргентина).
Постановка
вопроса
В
последнее время
учащаются голоса о заострении внутренних противоречий в современной западной цивилизации (иногда называемой
«североатлантической»),
подтвержающих её кризис и предвещающих её существенные видоизменения.
Также
учащаются и прогнозы о потере этой цивилизацией её современной
монопольной
политической и экономической гегемонии в мире и даже о конце
её исторического пробега. Кроме того, в связи со всеми этими
вопросами, часто говорится также и об отказе этой цивилизации от своих
первоначальных истоков и начал (принципов).
Конечно,
подобные
рассуждения и утверждения являются, в той или иной мере, спорными.
Кроме того,
они одновременно затрагивают и много других смежных и не менее сложных
вопросов. Например, само понятие «цивилизация» отнюдь не является
простым
вопросом, особенно в рамках русской историософии, уже давно широко
употребляющей два схожих, но отнюдь не тождественных, выражения, и
посему
требующих своего перманентного определения: культура и
цивилизация.
Да и
понятие «современной цивилизации» тоже требует
своего уточнения: Существует ли одна
единственная современная цивилизация, или сегодня продолжают
существовать
несколько цивилизаций? Можно ли отождествлять современную глобальную
(всемирную) цивилизацию с западной цивилизацией? Существует ли вообще «североатлантическая цивилизация» и
какое место в истории она занимает? Откуда взялось само это название?
Одновременно встает и вопрос о характере жизненных циклов
или пробегов мировых
цивилизаций и о их длительности в рамках истории.
Лишь
после
соответствующего минимального разбора и уточнения разных мнений по этим
вопросам, можно перейти к анализу противоречий
в рамках североатлантической цивилизации и к выяснению вытекающих
из них
возможных последствий. <...>
Кризис
современной
западной цивилизации разбирается уже давно. Эта тема стала особенно
актуальной
после публикации, 90 лет тому назад, известного двухтомного труда
немецкого
мыслителя Освальда Шпенглера (1880 – 1936) «Закат Запада» (Oswald
Spengler, «Der Untergang des Abendlandes»). В свое
время эта публикация вызвала своего рода сенсацию и многочисленные
отклики. <...>
Сколько
было цивилизаций в мире?
Приблизительно
за пол
века до Шпенглера, русский учёный Н. Я. Данилевский (1822 – 1885),
впервые в
современной науке, выдвинул теорию «самобытных
культурно-исторических типов». Согласно Данилевскому, в истории
человечества было, по крайней мере, двенадцать таких «культурных
типов»: 1)
Египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилоно-финикийский,
халдейский или
древнесемитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7)
греческий, 8)
римский, 9) ново-семитический, или аравийский, и 10) германо-романский,
или европейский. Кроме того, он специально
упоминает две докулумбийские культуры Америки, мексиканскую и
перуанскую. <...>
Данилевский
приходит к
заключению, что творческие фазы самобытных культурно-исторических
типов иссякают, когда иссякают возможности дальнейшего
специфического
исторического продвижения каждой из них. Каждый культурный тип
развивается,
исходя из некоторых ему присущих принципов, которые он должен
попытаться
довести до их полного цветения. В
этом отношении, культурные типы аналогичны «многолетним
одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно
продолжителен, но период цветения и
плодоношения – относительно короток и истощает раз навсегда их
жизненную
силу». (Россия и Европа).
Таким
образом,
согласно Данилевскому, история человечества подвержена закону
периодичности, ибо каждый культурный тип в действительности
представляет собой один неповторимый исторический период. Кульминация
или,
вернее, период цветения каждого
культурного типа, является апогеем соответствующего
цикла. Однако, общий хронологический
пробег каждого культурного типа не предетерминирован.
Предыдущая
и
последующая фазы, по отношению к культурному цветению, любой културы
могут
пересекаться и совпадать с фазами других культур, однако отличительный
частный
характер каждой культуры определяется ее апогеем («цветением»), каковой
не
совпадает и не может быть спутан с апогеями других культур. Кроме того,
временное совпадение некоторых сегментов различных
культурно-исторических типов
не должно быть истолковано как поглощение одной культуры другой. Еще
меньше
можно проводить насильную классификацию отдельных этапов одной культуры
в
рамках этапов другой.
Шпенглер
по-видимому
не был знаком с этой теорией Н.Я. Данилевского. Он сам считает себя
последователем Гёте и Ницше, и придерживается натуралистического и
биологическего миропонимания. Он считает, что действующие в истории
человечества культуры аналогичны живым организмам, а посему они тоже
подвержены
биологическим процессам роста, старения, упадка и смерти. Он предлагает
схему «четырёх возрастов культур», основываясь
на его анализе восточной, античной, арабской и западной культур. Эти
четыре
возраста соответствуют четырём временам
года: Весна – это мифологическо-мистический период; лето – это
начало философских
рассуждений, развитие математики и рационалистическое обеднение
религии; осень
– это период веры в силу разума; зима – это материалистические
концепции и
скептицизм. Все исторические культуры морфологически аналогичны, а
посему все
они проходят через аналогичные периоды (фазы). Шпенглер насчитывает в человеческой истории всего десять таких
культур (цивилизаций).
Приблизительно
через
два десятилетия после выхода в свет «Заката
Запада», другой немецкий философ, Вальтер Шубарт (Walter Schubart,
1897 –
194?) продолжает анализ Шпенглера. Конечно, его труд «Европа
и душа Востока» («Europe und die Seele des Ostens»),
вышедший в 1938 году в Швейцарии, нельзя полностью сопоставлять с
трудом
Шпенглера, ибо последний был шире по своему содержанию и солиднее по
анализируемому историческому материалу. Однако Шубарт вносит в разбор
этих тем
некоторые новые понятия и открывает новые горизонты, до него
игнорированные.
Вместо
«четырёх
возрастов культуры» Шпенглера, Шубарт говорит о «четырёх
эонах», или о «четырёх прототипах»: гармоническом,
геороическом, аскетическом и мессианском. Воплощением прототипа
гармонического
человека в Западной Европе была «готическая
эпоха», от XI до XVI века. Между 1450 и 1550 годами происходит
переход в «прометеевскую эпоху», стоящую под
знаком героического прототипа. Значит, согласно Шубарту, отдельные
цивилизации,
проходя через разные эпохи своего существования, меняют
свой характер (прототип). Сегодня возвещается «иоанническая
эпоха», несущая человеку
мессианский прототип, считает Шубарт, и добавляет, что «Иоанническая
эпоха»
будет эпохой славян. Шубарт
утверждает, что современная западная цивилизация принадлежит к
«прометеевской эпохе», которую ждёт скорый конец. Переход западной
цивилизации
в «иоанническую эпоху» возможен
только лишь при помощи, полученной извне её самой. В данном случае,
единственным источником для такой потенциальной помощи сможет быть
только лишь
традиционная культура России,
считает Шубарт.
Шубарт
хорошо знал
русскую культуру и, в частности, русскую философию и литературу. Будучи
немцем,
он женился на русской эмигрантке, что несомненно повлияло на расширение
его
культурного и исторического горизонтов. <...>
Практически
одновременно с Шубартом, английский историк и эллинист Арнольд Тойнби
(1888–1975) пишет свой десятитомный труд «Исследование
истории» (Arnold Toynbee. A Study of History, 1934–1954), в котором
он
предлагает свою теорию истории. Он считает, что настоящими субъектами
истории
являются не отдельные народы, а цивилизации,
или «большие общества»: «Областью
понимания исторического
иссследования не является ни национальное государство, ни всё
человечество в
целом, но некоторое человеческое сообщество, которое мы называем Обществом или Цивилизацией».
Тойнби
насчитывает 19
таких цивилизаций, в течение всей истории человечества (хотя иногда он
доводит
эту цифру до 21). Из них сегодня еще существуют только пять
цивилизаций: западная, восточно-православная, ислам, индийская
и Дальнего Востока. Первые две цивилизации, западная и
восточно-православная,
согласно Тойнби, являются «отпрысками-близнецами»
древней эллинской цивилизации. Причём, «западная
цивилизация припёрла к стенке
все другие современные цивилизации и запутала их в сетях своего
собственного
экономического и политического превосходства. Однако, она еще не лишила
эти
цивилизации их собственных отличительных
культур. Как бы они не были понуждаемы, они еще могут считать
своими свои собственные души». (
Перечень
цивилизаций
сделанный Тойнби полнее и реалистичнее других подобных перечней. Кроме
того,
необходимо отметить, что Тойнбы впервые включает в этот перечень также
и «восточно-православную»
(«византийско-русскую») цивилизацию, и определяет её как «близнеца»
западной цивилизации, ибо эти обе цивилизации являются
«дочерними отпрысками» эллинской (древнегреческой) цивилизации. Однако
Тойнби
выводит из этого заключение, что все цивилизации имеют «сыновнее»
происхождение. Для подтверждения такого обобщения, Тойнби даже
прибегает к
очевидным натяжкам, в случае некоторых других цивилизаций. Кроме того,
следуя в
этом за Шпенглером, он считает, что хронологический пробег каждой
цивилизации
предетерминирован самой их природой.
Кризисы
цивилизаций не вызваны их старением
Испанский
философ Хозе
Ортега-и-Гассет (José Ortega y Gasset, 1890–1955) посвятил указанному
труду
Тойнби серию 12-ти больших публичных докладов в 1948-49 годах в
Мадриде. Они
были посмертно изданы, в одном томе в 360 страниц, под названием «Одна интерпретация всемирной истории.
Вокруг Тойнби.» (Una
interpretación de la historia universal.
En torno a Toynbee. Madrid,
1960).
В этих докладах, Ортега в основном соглашается с утверждением Тойнби,
что
история человечества по существу является историей «больших
цивилизационных
обществ», а не суммой историй отдельных народов. (Хотя иногда отдельные
народы
являются одновременно и цивилизациями, как это было в случае древней
египетской
цивилизации). Ортега также соглашается, что иногда одна цивилизация
«сыновне»
наследует другую, но он категорически отрицает, что это какой-то
исторический
закон и что это всегда обязательно так происходит. Ортега не
соглашается и с
предетерминированностью обязательных периодов развития цивилизаций и их
хронологической продолжительности.
Ортега
считает, что
характер цивилизаций нам сегодня трудно исчерпывающе анализировать, ибо
из всех
существовавших доселе цивилизационных государств мы хорошо знаем начало и конец лишь одного из них, а
именно Римского. Посему Ортега и делает центральной темой этой своей
серии
докладов анализ зарождения, развития и конца Римского государства. В
результате
такого своего анализа, бесподобного в историософии, Ортега приходит к
заключению, что финальный кризис
любой цивилизации всегда вызван предварительным кризисом
верований её населения и расхождениями между верованиями
населения и власть имущих, а не является автоматическим результатом её
хронологического
старения. В свою очередь, кризисы верований вызваны расколами в
верованиях,
которых не удалось преодолеть. Кризис
верований автоматически ведёт к кризису
политической легитимности и к потере авторитета власти, а затем и к
окончательному коллапсу. <...>
Интересно,
что Ортега
упоминает, в связи с этими своими мыслями, русского историка Михаила
Ивановича
Ростовцева (1870–1952), указывая, что этот
«русский эмигрант» лучше всех понял главную
реальную причину коллапса Римской Империи, ибо он считает, что этой
главной
причиной не были нашествия варваров ни экономический кризис, а иссякание творчества и предприимчивости
ведущей элиты Империи.
Тойнби
откликнулся на
эту критику Ортеги, в своей статье, опубликованной уже после смерти
Ортеги, в
основанном Ортегой мадридском философском журнале «Revista de
Occidente»
(«Журнал Запада»), в № 24, от марта 1965 года. Однако Тойнбы не
вступает в
дискуссию с Ортегой по существу затронутых тем, но признает, что
критика Ортеги
– это «пчелиный рой мыслей».
Признание
наличия двух культур в Европе
Интересно,
что, в этом
же номере этого журнала, то есть почти сорок
семь лет тому назад, также была опубликована и одна статья Збигнева
Бжезинского, в которой он тогда, в 1965 году, предсказывает, за
четверть века
заранее, крушение коммунистического блока, крушения индуцированного
Западом посулой материальных экономических благ
и преимуществ, как он сам утверждает. Эта статья Збигнева Бжезинского,
под
заглавием по-испански «Una Europa hasta los Urales?» («Европа до
Урала?»),
также интересна признанием, что в Европе сосуществуют «Восток и Запад»,
и что
эти две части Европы находятся в борьбе, каковая отнюдь не
ограничивается
идеологическим противостоянием коммунизму, но имеет
культурно-геополитический
характер, действительный и после падения коммунизма.
Бжезинский
начинает
свою статью словами Мао, хваставшегося в 1957 году, что «восточный
ветер
преобладает над ветром западным». Бжезинский отмечает, что в том же
1957 году
был подписан в Риме договор о создании Европейского общего рынка: «Для новых
отношений между Востоком и Западом было... важным зарождение новой Европы, до сих пор ограниченной своей
западной частью, но которая уже
является мощной экономической силой, способной вызывать с каждым днем
всё
большее политическое и идеологическое притяжение в странах по ту
сторону Эльбы».
Бжезинский
пишет, что
идеологическим и экономическим последствием создания Европейского
общего рынка
было зарождение сомнения в «фундаментальном
утверждении коммунистов, что им принадлежат
ключи будущего». Хрущев был вынужден это частично признать своей
доктриной сосуществования. Дальше Бжезинский
отмечает политику Де Голля, направленную на «поглощение
восточной Европы и
России в увеличенном европейском сообществе», а также и
ухаживание Де
Голля за Китаем, «в надежде, что новое
окружение России сможет вызвать в ней желание
принадлежать к Европе». Затем Бжезинский отмечает будущую роль
Польши,
которая должна стать «жизненным звеном в
будущем возвращении России к западной
ориентации», в конечном итоге для создания «Европы до Урала». В этом
месте Бжезинский и задает сорок семь лет тому назад свой вопрос: «привлекут
ли китайцев советские владения за Уралом?».
<...>
Конец
истории или столкновение цивилизаций?
В
конце ХХ века к теме
мировых цивилизаций возвращается североамериканский политолог Самуэль
Хантингтон (1927–2008), в его тогда сильно нашумевшей статье «Столкновение цивилизаций», в журнале
«Foreign Affairs», в 1993 году. (Samuel Huntington. The Clash of
Civilizations.
Название этой статьи переведено на немецкий язык, как «Борьба культур»,
Kampf
der Kulturen.) В этой статье Хантингтон по существу выступает против
утверждения американского публициста Фрэнсиса Фукуямы в 1989 году, что
«наступает конец истории», из-за
того, что «кончилась холодная война» и что в мире окончательно победила
западная модель (либеральная демократия
плюс капиталистическая экономика). Наооборот, Хантингтон считает (и
поэтому
предупреждает), что приближается период
войн между мировыми культурами. Основные причины конфликтов впредь
не будут
иметь идеологического характера, и не будут вызваны соперничеством
национальных
государств в рамках одной культуры. Он считает, что «важнейшая причина
войн
будет иметь культурное определение»,
ибо самые выпуклые различия между культурами имеют религиозное,
а не идеологическое происхождение. К тому же все
идеологии сегодня практически потеряли актуальность. Легко превратиться
из
коммуниста в демократа, считает он, «даже
можно быть одновременно полуфранцузом и полуарабом, но очень трудно
быть одновременно
полукатоликом и полумусульманином. Правда, национальные государства
останутся и
дальше сильнейшими актёрами на земном шаре, но принципиальные споры в
мировой
политике проявятся между группировками разных культур». Это
столкновение
цивилизаций или культур неизбежно, и в будушем оно будет господствующим
в
мировой политике. По всей вероятности, эти конфликты будут отличаться
исключительной жесткостью, предполагает Хантингтон.
Хантингтон
считает,
что западная культура сегодня находится в борьбе с семью культурами: конфуцианской, японской, исламской,
индусской, славянско-православной, латиноамериканской, и, возможно,
африканской.
В
данном случае, важно
обратить внимание на то, что Хантингтон отделяет от западной культуры латиноамериканскую культуру. В Западной
Европе в большинстве случаев еще считают, что Латинская Америка тесно
связана с
Западной Европой, являясь как-бы её продолжением, и что, в основном, у
них
общая культура. Например, Португалия и её бывшая колония Бразилия
продолжают
иметь хорошие родственные отношения, во многих аспектах. Однако, как
видно, в
Северной Америке так не считают. Когда в середине девяностых годов
прошлого
века Хантингтон посетил Буэнос-Айрес, он счёл нужным как-то смягчить
такой
разлад в мнениях. В одном из своих публичных докладов в Буэнос-Айресе,
он тогда
отметил, что культура Латинской Америки
находится в процессе отпочкования от
западноевропейской, и что этот процесс, по-видимому, уже зашёл далеко,
так что
вскоре можно будет считать латиноамериканскую культуру отдельной
автономной
культурой. Такое определение позволяет считать частично уместными оба
мнения:
что это еще одна культура, а также и
что это уже две отдельные культуры.
Однако, в США уже давно открыто считают, что латиноамериканцы – это
отдельная, не «белая» («кавказская») расса[1],
ибо в их полицейских и судебных информациях представители «испанского»
или
«латинского» меньшинства обыкновенно не включается в «кавказскую»
категорию. Да
и сам Хантингтон, незадолго перед своей смерью, заявил, что он смотрит
пессимистически
на будущее США, ибо их население вскоре перестанет быть в своем
большинстве
«WASP» (белым, англосаксонским и протестантским), ибо в значительной
своей
части станет «латинским», главным
образом мексиканским.
Это
очень важный
момент, каковой необходимо до конца проанализировать. Хантингтон
выходит из
предположения, что в западную цивилизацию входят Западная Европа и
тесно с ней
связанные США и Канада, но не входит Латинская Америка. Однако,
Латинская
Америка тоже тесно связана с Западной Европой, но, согласно ему, уже не
входит
в западную цивилизацию. Значит, на лицо или разного характера связи,
или это
связи разных частей Америки с разными
частями Западной Европы.
Такой
анализ неизбежно
заставляет вспомнить первое определение Данилевского: западная
цивилизация это сложная
цивилизация, ибо она является германо-романской
цивилизацией. Латинская Америка более тесно связана с романской
Западной Европой, в то время как США более тесно связаны
с германской Западной Европой. <...>
<...>
Сложная
амальгама трёх амальгам
Таким
образом, западная
цивилизация является сложной амальгамой в основном трёх амальгам:
римской,
франкской и норманнской.
Римская
амальгама
является результатом отхода Римской Церкви от
Православной Вселенской Соборной Церкви, в результате искушения
властью, на
которое указал Ф.М. Достоевский, в «Легенде о Великом Инквизиторе» в
«Братьях
Карамазовых». Интересно, что Достоевский при этом указывает ту же самую
дату,
что и Тойнбы: восемь веков до 16-го века. Достоевский влагает в уста
Великого
Инквизитора, в 16-ом веке,
утверждение, обращенное к самому Спасителю, что «мы давно
уже не с Тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь
веков назад, как мы взяли от
него (от "страшного и премудрого духа") Рим и меч кесаря
и объявили лишь себя царями земными, царями
едиными». Инквизитор упрекает Спасителя, что Он отказался пойти на
три
искушения «страшного и премудрого духа»,
поклониться ему и получить власть над всем миром, при «всемирном соединении» (экуменизме?).
Для этого «мы должны будем лгать», –
говорит Великий Инквизитор. Амальгама римской духовной
власти с земной
властью привела к необходимости меняющихся союзов с очередными
мирскими
властителями, сперва с франками, затем с норманнами, и, наконец, уже в
современной истории, с разными силами, как во времена папы Иоанна Павла
II. <...>
Франкская
амальгама в
своих истоках состояла из западногерманских племён
франков, алеманов и других германских этний с романизированными
галлами. Первое
франкское государство называлось «Франкенрайх», которое затем было
разделено на
восточное «Остфранкенрайх» (Германия) и западное «Вестфранкенрайх»
(Франция,
которая до сих пор по-немецки называется «Франкрайх»). Эта амальгама,
как и все
прочие, не всегда была особенно устойчивой, и в ней повторно возникали
военные
конфликты. В свою очередь, вторичная
амальгама римской амальгамы с франкской амальгамой тоже перманентно
оборачивалась конфликтами, начиная с отлучения германского императора
Генриха
IV от Римской Церкви и его последующего хождения на покаяние к римскому
папе в
Каноссу в 1077 году. Апогей этого разлада произошёл во время
тридцатилетней
войны в Европе, между её католической (в основном романской) и
протестантской
(в основном германской) частями. Заключенный в 1648 году, в результате
этой
войны, Вестфальский мир, положил начало своеобразному «статус кво» и
внутреннему равновесию сил в Западной Европе и практически является до
сих пор
«политической конституцией» западной цивилизации. Однако установленная
этой
конституцией религиозная двойственность
постепенно обернулась отказом от всякой
религиозности, с помощью идеологических суррогатов, сегодня уже
полностью
себя исчерпавших.
Норманнская
амальгама
сумела в значительной мере обособится от франкской и от римской
амальгам, хотя, начиная с первых «крестовых» походов и до наших дней,
она
соучаствует с ними в совместных акциях. Однако, сегодня её
«атлантическое
продление» в Северной Америке не смогло избежать
социологических конфликтов с «латинскими» соседями, в данном случае не
отделённых морями. Кроме того, её ничем неумеряемые геополитические и
экономические претензии глобальной гегемонии неумолимо заводят её в
системные
тупики, которых она до сих пор не в состоянии избегать, без отказа от
своих
собственных начал.
Заключительная
фаза противоречий?
Юридическое
оформление
большинством стран принадлежащих к западной цивилизации в 1949 году «североатлантического договора», с
одновременным созданием «Организации североатлантического договора»,
можно
считать, в большой исторической перспективе, началом новой
(заключительной?)
фазы современной североатлантической цивилизации. После того, как
первоначально
публично объявленные политические цели этой организации практически
перестали
существовать, её единственной оставшейся целью является быть своего
рода
вооруженной рукой этой цивилизации. Многое говорит о том, что эта цель
на самом
деле и была с самого начала главной.
Таким
образом, на
лицо как будто большой успех: впервые за тысячу с лишним лет,
практически все
страны и народы этой цивилизации (и некоторые другие, с натяжкой к ней
причисленные), составляющие это «большое общество», по словам Тойнби,
оказались
в рамках одной общей организации, к
тому же признанной, как таковой, всеобщей всемирной глобальной
организацией
Объединённых Наций, и при этом не имеющей сегодня эквивалентных
конкурентов в
мире.
Однако,
оказывается, что у
этой цивилизации, находящейся в апогее своего исторического бытия, и у
этой её
силовой организации, сегодня больше уже нет ничего нового,
что можно было бы предложить остальному миру (да и себе
самим), для разрешения старых и новых глобальных проблем. В основном в
её
распоряжении остаются лишь её старые издёрганные принципы и начала,
которые
частично были выше упомянуты. Заложенные в них с самого начала
противоречия
сегодня уже очень трудно игнорировать.
Идеологические
модели
западной цивилизации, в первую очередь либерализма и социализма,
полностью себя
исчерпали и не поддаются никакой реанимации, даже с помощью создания их
новых
вариаций. Это относится и к экономической и к политической проекции
этих
идеологий.
Стремление
западной
цивилизации к перманентному прогрессу,
материалистически понимаемому главным образом как бесконечный экономический рост, сегодня угрожает
будущему всего человечества. Загрязнение природы, истощение природных
рессурсов
Земли, повреждение климата на всей нашей Планете, экологические
катастрофы во
всем мире, срочно требуют пересмотра этого постулата. Да и в рамках
самой
экономики всплыло немало роковых противоречий, как это подтверждают
вызванные
ими современные глубокие и почти непреодолимые экономические кризисы.
Например,
постулат
абсолютно свободных рынков, особенно финансовых, никак не вяжется с
авторитарной (и частично засекреченной) регуляцией самой важной цены
самого
важного товара современной цивилизации: процентов
за деньги. Причём, в рамках североатлантической цивилизации,
сегодня
сосуществуют два противоположных
критерия о том, сколько вообще
нужно выпускать денег, кто это
должен делать и в согласии с какими параметрами. Кроме того, сегодня
некоторые
чисто государственные функции денежной эмиссии делегируются неотзывно
получастным корпорациям, как и право на контроль и оценку
кредитоспособности.
Некоторые
цивилизации
имели свои собственные характерные денежные знаки. Например, эллинская
цивилизация славилась своей афинской
драхмой, которая долго пользовалась всеобщим доверием в Древнем
Мире, ибо
качество и количество содержащегося в ней благородного металла
принципиально
никогда не деградировались. В последние времена Римской Империи её
монета
постоянно обесценивалась, увеличивающимся добавлением дешевых металлов
в её
сплав, для того, чтобы можно было увеличивать её эмиссию, что
автоматически
вызывало инфляцию. Император Диоклециан, отнюдь не плохой
администратор,
безуспешно с ней боролся, даже путём смертных казней. Лишь император
Константин
Великий положил конец этой инфляции, введением новой хорошей золотой
монеты – солидум, затем в течение многих веков
бывшей лучшей монетой в мире.
Сегодня
в
североатлантической цивилизации намечается раскол в её принципиальном
отношении
к денежным знакам. В её западноевропейской половине, в большинстве
стран
превалирует социологический консенсус, предпочитающий, чтобы потребление было ниже производства,
дабы разницу можно было аккумулиривать в виде сбережений,
что равносильно временному частичному откладыванию
имеющихся возможностей потребления, на случай будущих непредвиденных
нужд.
Посему, денежные знаки, в которых должны выражаться эти сбережения, не
должны
обесцениваться, по крайней мере не более, чем процентная ставка за
простые
вклады в сберкассы, чтобы не терять своей отложенной покупательной
способности.
Именно этот императив защиты сберегателей (то есть практически
демократического
большинства) и является категорическим социальным императивом в этой
половине
этой цивилизации, выраженный прямо или косвенно в её законодательстве и
даже в
некоторых её конституциях. Например, Центральный Европейский Банк
обязан
стремиться удерживать инфляцию в своей сфере Западной Европы немного ниже двух процентов в год. Однако в
североамериканской половине этой цивилизации, и в некоторых
западноевропейских
странах, превалирует тенденция к потреблению,
превышающему собственное производство, с помощью широкого
пользования
кредитами и, следовательно, с помощью задолжания, систематически
увеличивающегося.
(Например, недавно публичный долг США достиг 15 биллионов долларов, то
есть
размера годового ВВП этой страны. Частные долги населения США в своей
сумме
даже превышают этот публичный долг.)
В
последнем случае,
обесценивание денежных знаков выгодно должникам (государству и
населению), при
условии, чтобы это обесценивание не было слишком большим и не имело
большой
летучести, чтобы не отпугнуть от продолжительного держания этих знаков.
(Например, при средней годовой инфляции в 4 процента, через десять лет
все
долги автоматически снижаются приблизительно
на
одну треть, ибо теряют одну треть своей покупательной способности. При
инфляции в 7 процентов в год, через десять лет долги теряют половину
своей
покупательной способности.) Если у таких хронически обесцениваемых
денежных
знаков не будет конкурренции, их
можно выпускать без покрытия, в размере их акцептирования
сберегателями, ибо у
таковых нет другого выхода. Тем более, если эти знаки одновременно
являются
также и международной валютой, в которой хранятся валютные запасы
центральных
банков и населения других стран. В результате, получается, что
сберегатели и
держатели такой валюты в конечном итоге частично оплачивают чрезмерные
потребления хронических должников. Именно такой финансовый порядок
современного
капитализма ведёт к «основному бедствию западной
цивилизации, а именно к общему стремлению постоянно расходовать
больше, чем
производить и зарабатывать», как сказал в ноябре сего 2011
года председатель Центрального Комитета немецких
католиков Глюк.
<...>
Самое
глубокое
противоречие современной североатлантической цивилизации вызвано её отступлением от своих собственных
религиозных, духовных и нравственных начал, которое, в свою
очередь,
вызывает деградацию установленных
педагогических систем, что затем ведет к общей социальной
деградации. С
целью оправдания этой апостасии, был придуман идеологический аргумент «безрелигиозности» западной цивилизации,
на её современном историческом этапе. Однако, если бы это было
действительно
так, эта цивилизация перестала бы быть таковой, ибо до сих пор все
бывшие в
истории цивилизации имели те или иные религиозные фундаменты и корни, с
их
соответствующей религиозной символикой. Современная подспудная подмена
в
Западной Европе её исконных христианских символов, первоначально
объединявших
Запад и Восток Европы, древними дохристианскими
символами, иного религиозного значения, находится в глубоком
противоречии с
принципом свободного демократического
выбора собственных верований и с принципом гласности (публичности)
такого
выбора.
Восточноевропейская
православная цивилизация всегда принципиально придерживалась
конституционного
постулата Константина Великого, содержащегося в одном его царском указе
жителям
восточных провинций Империи: в вопросах
веры «каждый должен придерживаться велений
своего сердца».
Три
вида цивилизаций
Теорию
«самых больших идеологических сверхсистем
всех цивилизаций» разработал великий русский ученый Питирим
Александрович
Сорокин (1889-1968), основоположник русской и североамериканской
социологий,
изгнанный в 1922 году большевицкой властью из России. (В США его
считают «отцом
североамериканской социологии»). Вместо «четырёх прототипов» Шубарта,
Питирим
Сорокин сводит все цивилизационные типы к трём
«самым
большим идеологическим сверхсистемам»: идеациональной,
идеалистической
и чувственной. Эти «сверхсистемы» определяются в зависимости от их
отношения к «конечной природе настоящей действительности
и настоящей ценности», ибо «проблема
конечной природы настоящей действительности и настоящей ценности
является
крайней и самой общей проблемой мысли».
«Идеациональные»
культуры исходят из предположения, что настоящая
действительность и настоящая ценность имеют свои корни в сверхчувственном и сверхрациональном
бытии, то есть в Боге, любой религии. (Эти
культуры можно было бы также назвать «трансцендентными»).
«Идеалистические» культуры считают, что настоящая
действительность и настоящая ценность бесконечно
разнообразны, обладая частично идеациональным и частично сенсориальным
характером. (Эти культуры можно было бы назвать также «смешанными» или
«интегральными»).
«Сенсориальные» (чувственные)
культуры имеют своей предпосылкой, что настоящая
действительность и настоящая ценность имеют исключительно чувственный характер и, что вне
ценностей и вне действительности, воспринимаемых нашими чувствами, не
существуют иные ценности и иная действительность. (Эти культуры можно
было бы
назвать также «материалистическими» или «имманентными»,
пользуясь в этом последнем случае терминологией итальянского
марксистского
мыслителя Антония Грамши).
Сорокин
считает, что
эллинская (греческая) цивилизация до V века до Р. Х. была
«идеациональной», в V
веке «идеалистической», а с IV века до Р. Х. до III века после Р. Х.
«сенсориальной». Затем она снова, с принятием христианства, становится
«идеациональной». Подобные исторические наблюдения Сорокин
распространяет и на
другие культуры (египетскую, китайскую, индийскую и т. д.).
Западная
культура,
согласно Сорокину, до XIV века включительно была «идеациональной», в XV
веке
была «идеалистической», а с XVI века стала сенсориальной и
материалистической,
главным образом «капиталистической».
Однако,
подобные
определения относяться лишь к большинству
культурных проявлений цивилизаций, но отнюдь не ко всем. Например,
подчеркивает
Сорокин, было бы совершенно неверно считать, что все составляющие
элементы
современной западной культуры на все 100 процентов являются
«капиталистическими». «Капитализм
является лишь одной из многих подсистем большой
сенсориальной северхсистемы, которая стала господствовать
над западной культурой в течение последних веков».
(Pitirim A. Sorokin. Society, culture and personality, глава XXXIX).
В
результате, Сорокин
приходит к важному заключению: «Во всей
истории человеческой жизни,
культурные системы и сверхсистемы имеют периоды роста и упадка. Вопреки
мнениям
Шпенглера и других авторов, многие системы и сверхсистемы переживают
различные
периоды роста и упадка».
Значит,
говоря о
«закате», необходимо пояснять, имеется ли в виду вся цивилизация, как
таковая,
или лишь её современный период. В последнем случае, цивилизация
продолжает
существовать, но меняет свою сверхсистему, в последнее время
господствовавшую
над ней. Меняет она эту сверхсистему именно для того, чтобы не
«закатиться»
вместе с ней. При удачной перемене даже может произойти возрождение
такой цивилизации.
Однако
при этом, нельзя забывать, что «возрождение»
предполагает память о своем
первоначальном «зарождении». Россия
еще помнит свое зарождение, но Запад уже стал его забывать, причём
забывать
преднамеренно и систематически, а также и расписываться в этом.
Марияно
Грондона, один из самых известных политологов
Аргентины, в своей недавно вышедшей книге «La construccion de la
democracia»
(«Построение демократии») пишет: «Спасение
находится у русских, понимаемых,
в данном случае, как противоположность советским. Почему? Потому что
только им,
несогласным, боровшимся в самом сердце материалистического
тоталитаризма, чтобы
спасти послание духа, удалось сохранить
связь с христианством и с греками.
На Западе, наше благоденствие нас размягчило».
* Русские тетради. Историко-политические
анализы и комментарии. № 9.
Буэнос-Айрес (с сокращениями).
[1] Coucasian (по-английски) – белая раса - ред.